Сейчас этот странный, пугающий взгляд был адресован Гуняеву, но Гуня, при всей своей хитрости не отличавшийся особым умом и тонкостью чувств, ничего не заметил.
– Давай-давай, – начальственным тоном сказал он, – отрабатывай пайку. По тебе, Аслан, следственный изолятор плачет, а ты сидишь тут как у Христа за пазухой и в ус не дуешь.
Аслан погасил полыхавший в глазах холодный огонь и принялся бестолково ковыряться своей неразлучной лопатой в кучах горелых кирпичей, неуклюже переступая обутыми в галоши плоскостопыми ногами. Его выпирающие лопатки хаотично двигались под облупленной кожаной курткой, как поршни какого-то разладившегося механизма, лезвие лопаты громко скрежетало по кирпичам. От этого звука по спине у Славина бегали мурашки.
У исклеванной осколками стены дома стояла сколоченная хитрым Гуняевым из выдранных где-то половых досок скамейка, в данный момент ярко освещенная косыми красными лучами заходящего солнца. Славин присел на нее, задумчиво попыхивая сигаретой. Сегодня на их участке фронта никого не убили, так что работы у его команды не было. Впрочем, напомнил он себе, еще не вечер. Далеко не вечер. Настоящий вечер наступит утром, после ночного “концерта”, когда вынырнувшие словно из-под земли боевики соберут с федеральных войск ежесуточную дань убитыми и ранеными и снова расползутся по своим норам. “А ты? – в который уже раз подумал старший прапорщик, глядя в согнутую спину Аслана. – Ты тоже этим развлекаешься? Ночью стреляешь, а утром помогаешь Гуне укладывать трупы в цинковые гробы и грузить это дело сначала на машину, а потом в самолет… Вряд ли, конечно, хотя я бы не удивился, будь это так."
Буквально позавчера омоновцы обнаружили через два дома от хозяйства старшего прапорщика Славина оборудованную в подвале огневую точку. Там нашли “Калашников” без рожка и снайперскую винтовку. Подвал взорвали к чертям вместе с домом. Старший прапорщик Славин считал, что это пустая трата времени и взрывчатки, но командовал здесь не он, и это обстоятельство его вполне устраивало. Что может быть хуже, чем командовать и нести ответственность в такой дерьмовой ситуации!
Славин снова покосился на Аслана. Чеченец уже перестал ковыряться лопатой в кирпичном завале. Теперь он курил, присев на корточки и глядя себе под ноги с таким видом, словно там было что-то неимоверно интересное. Сейчас он выглядел полным идиотом, но Олег Ильич вдруг ни с того ни с сего припомнил, как неделю назад нечаянно застукал Аслана за очень странным занятием: убогий чеченец о чем-то беседовал с полковником Логиновым, причем беседа, судя по их виду, шла на равных.
О чем они говорили, Славин расслышать не успел, потому что, как только он вошел, собеседники замолчали и Аслан, привычно сгорбившись, зашаркал своими галошами к выходу. С тех пор старшего прапорщика не оставляло неприятное подозрение, что деньги, которые время от времени передавал ему начальник тыла полковник Логинов, на самом деле идут от Аслана или кого-то, кому Аслан на самом деле подчиняется. Это было очень странно. На что, в самом деле, чеченцам могли понадобиться гробы? То есть, гробы, конечно же, требуются всем без исключения, но приобретают их, как правило, пустыми, а тут…
Время от времени полковник Логинов наведывался в хозяйство старшего прапорщика Славина, отдавал короткое распоряжение, совал Олегу Ильичу пару сотен долларов и величественно удаляйся восвояси. Честно говоря, эти визиты случались частенько, и, когда по каким-то неизвестным причинам в них наступал перерыв, Олег Ильич начинал грустить: работа была чепуховая, риска почти никакого, а жиденькая пачка стодолларовых купюр, запрятанная в укромном местечке, постепенно толстела. Конечно, деньгами приходилось делиться с Гуняевым и его приятелем Лыковым, поскольку именно они таскали цинковые ящики, но тут уж деваться было некуда, разве что пристрелить своих подчиненных и ворочать тяжеленные гробы с телами убитых омоновцев и десантников в одиночку.
Процедура была проста: получив приказ, Славин передавал его Гуне, и тот на пару с Лыковым принимался за дело. Вечером они грузили в старенький бортовой УАЗик запаянный, уже готовый к отправке на родину гроб, отвозили его в условленное место, которое указывал полковник Логинов, выгружали его там, а вместо него ставили в кузов точно такую же запаянную жестянку. Что было в гробах, которые привозили Гуняев и Лыков из этих “командировок”, никто из них не знал. Дурак Лыков считал, что таким странным способом полевые командиры выходят из окружения, и даже то обстоятельство, что в запаянном цинковом гробу было нечем дышать, не могло поколебать его уверенности. Он утверждал, что в этих гробах либо полно микроскопических отверстий, незаметных глазу, либо боевики берут с собой баллоны со сжатым кислородом, как аквалангисты. Это был бред собачий, так же как и версия Гуняева, который был уверен, что в гробах басаевские орлы переправляют в Россию оружие и взрывчатку для террористических актов. Старший прапорщик Славин не принимал участия в этих спорах: о чем говорить с дураками? Какой смысл отправлять оружие из Чечни, где его и так не хватает? И потом, подозревать полковника Логинова в подготовке террористических актов было как-то неудобно. Все-таки начальник тыла… Вот контрабанда – дело другое. Олег Ильич был почти уверен, что в цинковых гробах полковник переправляет в Москву какие-то найденные в здешних разоренных местах ценности, а то и что-нибудь из военного имущества: при той должности, которую занимал полковник Логинов, это было бы вполне логично.